О неизгладимости священства

VKOdnoklassnikiTwitterWhatsAppTelegramEmailCopy Link

От редакции:

В последние годы в связи с активизацией взаимодействия между старообрядческими согласиями и диалогом с РПЦ периодически встают вопросы действительности священнической и архиерейской хиротоний, перехода священнослужителей в ту или иную юрисдикцию. Также нередки случаи запрета в священнослужении, извержения или добровольного сложения сана. Несмотря на распространенность подобных случаев, за кадром остаются неясными некоторые богословские особенности этой важной темы. Нет однозначного ответа на ряд вопросов, например:

• Каким образом росчерк пера на бумаге об извержении из сана «дезавуирует» таинство хиротонии?
• Почему священнослужитель не может быть принят в другую юрисдикцию, если находился под запретом или был извергнут из сана по надуманным обвинениям?
• Когда и как действует 15 правило Двукратного Собора, позволяющее священнослужителям прерывать евхаристическое общение с епископом,  проповедующим ересь, «уже осужденную святыми Соборами или Отцами»?
• Может ли отделившийся епископ или священник служить самостоятельно или должен присоединиться к другому исповеданию?
• Почему одних за отступления решительно извергают из сана окончательно и бесповоротно, а другие перемещаются из юрисдикции в юрисдикцию по нескольку раз?
• Исчезает ли сан у священнослужителя, вступившего в повторный брак, и почему?

Сегодня мы публикуем размышления на тему неизгладимости священного сана из книги протоиерея Вячеслава Винникова «Я поверил от рожденья в Богородицын Покров…».

Вячеслав Николаевич Винников (1938–2016) родился 13 апреля 1938 года в московских Хамовниках в благочестивой семье. Отец священника погиб в 1941 году под Калугой. Окончил Московскую духовную семинарию, где познакомился с будущими о. Димитрием Дудко и о. Глебом Якуниным, работал в Издательском отделе Московской патриархии, в 1971 г. был рукоположен в сан священника архиепископом Киприаном (Зерновым) и назначен клириком храма Рождества Христова в Измайлове, а в 1980 г. переведен в храмы Антиохийского подворья в Москве. С 1989 года преподавал в воскресной школе при храме — первой в Москве.

***

С тех пор, как я только стал задумываться о том, чтобы стать священником, я понимал, что возврата к мирянину, к светскому уже никогда не будет. Ты перешел рубеж, грань, отделяющую тебя от, если можно так сказать, простого смертного. Я мысли не мог допустить о том, что кто-то может с меня снять сан. Если ты становишься священником, то это навечно, навсегда, и ни мучения, ничто и никто не должны тебя устрашить на этом пути. Такое отношение к священству было и у моей мамы.

Я даже думаю, что если священник отрекся от Бога (в шестидесятые годы такие случаи были: Осипов, Дарм­анский, Чертков), то на том свете, представ пред Богом, он все равно будет давать ответ как священник. По рукоположению новому иерею вручается дискос с частицей Святого Агнца со словами:

Приими залог сей, о нем же истязан имаши быти в день Страшного Пришествия Господа нашего Иисуса Христа.

Как же он, отрекшийся от Бога, будет истязан, если своим отречением лишил себя сана?

Священство неизгладимо… С таким чувством человек его принимает и с таким чувством уходит из этого мира. Я никогда не могу понять, как же могут с кого-то за что-то снять сан или как сам священник может написать прошение о снятии сана. Я молюсь за этих людей, как за священников, особенно за тех, кого я хорошо знаю. Передо мной книга архимандрита Киприана Керна «Православное пастырское служение» (Париж, 1957 г.), в которой я читаю:

«Выбран ли священник или назначен единоличной властью своего Архиерея, но он в известный момент своей жизни становится перед таинственным и страшным часом посвящения. Если говорить о символике, то можно провести такие параллели: выбор паствы есть некое сватовство, а хиротония — венчание иерея с паствой. Эта символика подкрепляется чинопоследованиями, общими в таинствах венчания и рукоположения: обхождения вокруг аналоя или престола, пение тех же песнопений (но в обратном порядке) — «Исаия ликуй», «Святие мученицы». Отсюда можно сделать следующий вывод: брак священника с его паствой есть нерасторжимый союз, как нерасторжим в принципе и сам брак. Посему перемещения священника с одного места на другое в принципе быть не должно, равно как не должно быть и передвижений архиереев с кафедры на кафедру. В принципе священник несменяем.

Есть и другая, более существенная черта в таинстве рукоположения: священство — неизгладимо, учат римо-католики. Того же мнения придерживаются и греческие богословы. (…) По существу говоря, благодать, низведенная архиереем в таинственном священнодействии во время литургии, не может быть снята никакой властью на земле. Считать, что консисториальный акт может лишить человека благодати Святого Духа, является богословской непоследовательностью. Ни крещение, ни священство неотъемлемы и неизгладимы. Даже грех отступничества не смывает благодати крещения, поэтому возвращающегося из апостазии не перекрещивают. Точно также и самый страшный грех, совершенный священником и доведший его до осуждения на «лишение сана», не может сам по себе (как не может и консисториальный акт) лишить священника благодати. В случае какой-либо судебной ошибки такого расстриженного священника (который бы оказался невиновным) пришлось бы снова перерукополагать? Такого, конечно, не дерзнет сказать и самый строгий ригорист. (…)

Греки знают лишь пожизненное запрещение священнослужения, но никак не «лишение сана». Католики развили, как известно, целое учение о так называемом характере таинства, которое говорит о неизгладимой печати двух таинств — крещения и священства. (…)

В своей будущей деятельности кандидат священства никогда не должен забывать об этой неизгладимости дара священнического служения. Хиротония есть тот таинственный акт, который отделяет простого мирянина от благодатного предстоятеля алтаря. От тайносовершителя, от теурга, посредствующего между Богом и миром и ведущего по благодати Святого Духа свою паству к духовному совершенствованию, к обожению. После хиротонии он уже больше не просто человек, но священнослужитель. Он не только избранник своей паствы, если таковое избрание имело место, а носитель благодати. (…) Теперь это уже не простой мирянин, а теург и тайносовершитель. Это уже не некто с именем-отчеством, а отец такой-то. (…) С этого момента начинается не жизнь, а житие, не деятельность, а служение, не разговоры, а проповедь, не немощь долголетнего расслабленного, а дерзание друга Христова, и «забвение заднего и простирание вперед» (Флп. 3, 13), царство благодати, вечности и распятий Христу».

Для меня очень важны эти мысли архимандрита Киприана о неизгладимости священства. В самом желании принять священство заложена истина о его неизгладимости, о том, что священство дается навечно, навсегда, до Страшного Суда и после него, и здесь, и там, в вечной жизни, оно вечно. Разве ты волен это решать: Господь дал, и кроме Него никто отнять не может. Богом дано, а не человеком. Разве так можно говорить: я тебя раскрещу, я тебя рассвященствую за то-то и за то-то… С такими вещами, как сан, не играют. А то ведь что может получиться: кто-нибудь из нас возьмет и скажет, что он теперь не священник, а какой-нибудь Василий Иванович, и отвечать перед Богом будет только за самого себя. Э, нет, мы, священники, будем давать ответ по всей строгости перед Богом, не только за себя, но и за тех, кого нам Господь вручил, за наших пасомых.